Еще десять лет назад имя Алексея Мельницкого не было известно практически никому в том мире, где профессионально занимаются или интересуются холодным оружием. А в феврале 2004 года на выставке «Клинок» его лапландский нож с длиной лезвия 20 см взял первое место на традиционном конкурсе по рубке канатов. Сегодня таких конкурсов, как говорила Дона Роза, «…и не сосчитаешь!». Только дипломов Первой степени с десяток. Как говорится, откуда что взялось? Тем более, что Алексей, не мальчик уже. Не «в стол» же он раньше творил свои ножи? В общем, имеет смысл познакомиться с Алексеем поближе.
Герой одного из ранних рассказов Михаила Булгакова недоумевал: «Почему у нас творческими, людьми искусства считаются писатели, живописцы, композиторы и даже актеры? По-моему, для того, чтобы сварить хороший борщ, нужно не меньше таланта и вдохновения, чем для написания картины или сочинения какого-нибудь ноктюрна. Творец, художник, человек искусства, это тот, чье произведение восхищает, от которого невозможно оторваться в прямом и переносном смысле».
Все это в полной мере можно отнести к людям, которые делают ножи. Хорошие ножи. Их не хочется выпускать из рук, настолько естественно и приятно ложится в ладонь рукоятка, словно некое гармоничное продолжение этой конечности. Созерцание клинка будит первобытные охотничьи инстинкты, а заодно и желание, если не купить, то хотя бы украсть. Потому что первобытному человеку без такого ножа никак не выжить. Всякие навороченные, украшенные насечками, черненные, травленные ножи – это для коллекционеров и созерцателей. Простой, лаконичный и функциональный, а это, прежде всего, финский нож – это для мужиков, для добытчиков и созидателей. Но никак нельзя сказать, что финский нож не красив. Он прекрасен! Только особой, утилитарной, неброской красотой. Только скандинавы с их изысканно-бедной природой и многовековой борьбой за выживание могли придумать именно такую – полезную, оправданную красоту. Как раз финские ножи больше всего нравятся Алексею Мельницкому. Вот их он и делает.
«Своедельные» финны
Вероятно, основания для сегодняшней привязанности Алексея именно к «финке» были заложены еще в самом раннем детстве. Детство и юность прошли на русском Севере, в Архангельской области, которую он любит до сих пор. Кстати, и ножи свои он испытывает там, — в походах, которые регулярно, по несколько раз в год, совершает со своей черной собакой Брутом. А так называемый поморский Север традиционно имел очень тесные связи со скандинавскими странами. Поэтому и в Архангельске, и в деревнях, расположенных на побережье Белого моря до сих пор можно увидеть много предметов искусства и быта из Норвегии, Финляндии, Швеции. Маленького Алексея бабушка катала на финских санках с длинными полозьями, и высоким, словно стул, сиденьем. В качестве кухонного ножа в доме использовалась непонятно откуда взявшаяся «финка». Во всяком случае, ее так называли. Хотя, это был явно какой-то милитаризованный или стилизованный вариант финского ножа – с алюминиевой рукояткой и очень толстым обухом. Мама, которая работала журналистом, брала с собой маленького Алексея практически во все командировки по северным деревням. А там, что в советские, что в нынешние «полукризисные» времена сохраняется традиционный северный уклад жизни. Народ кормится, прежде всего, рыбалкой, «дарами леса» и охотой. А вот тут без ножа никуда не денешься. Прежде промышленность выпускала не очень удобные, а самое главное малофункциональные ножи. Поэтому северяне либо переделывали то, что могли купить в магазине, либо делали ножи сами, как деды-прадеды. Кстати, точно так же, как и финны, отслужившее свое ножи не сохраняли, а просто выбрасывали. На северных рыбалках, на охоте с приятелями детства Мельницкий и понял, что в лесу полезны не модные тогда перочинные ножики с массой лезвий, а вот такие, как говорят на Севере, «своедельные».
Во всем «виноваты» испанцы
Русских кузнецов Мельницкий тоже очень уважает
Лет двадцать назад, уже давно живя в Москве, Мельницкий снова увлекся детскими занятиями – рыбалкой и походами. Нож в таком деле был совершенно необходим. Алексей пошел в специальный магазин и купил самый дорогой, самый красивый, самый накрученный. Это была копия с «Рэнделла». Нож был похож на средневековый меч и производил впечатление нарядной новогодней елки. В лесу и на речке он оказался совершенно бесполезен – ни сало порезать, ни рыбу выпотрошить. Максимум на что годился, это рубить им кустарник, как мачете. Тогда Алексей попытался сделать то, что соответствовало его походным потребностям. Первые ножи делал буквально «на коленке», не зная технологии. Словом, заново, методом проб и ошибок, изобретал велосипед. На клинки перетачивал полотно рельсовой пилы или резцы по дереву. Пытался даже приспособить напильники, но опыт оказался неудачным. Материал для рукоятей одалживал у приятеля краснодеревщика. Особенно эффектным в то время ему казался тополиный кап «птичий глаз». Изготовление ножей еще не было такой страстью или увлечением, как сейчас. Так – рыболовно-походная необходимость. А потом кто-то из друзей пригласил его на выставку «Клинок», где Мельницкий впервые увидел финские ножи авторской работы. Как он сам говорит: «С тех пор я понял, как нужно жить».
Клинок со следом
Больше всего Алексей любит работать с клинками, на которых видны следы ручной ковки – всевозможные неровности, вмятины, кузнечные пятна. Чаще всего он берет изделия финских, шведских или норвежских мастеров. Предпочитает только ручную, авторскую работу с клеймом мастера. Это лезвия из углеродистой стали. Реже булатные или дамасские. Реже — не потому, что они ему меньше нравятся, а потому, что дорогие. Русских кузнецов он тоже очень уважает и при случае всегда старается заказать клинок лично у самого мастера. Почти со всеми кузнецами, которые участвуют в выставках, Мельницкий знаком. А с Игорем Пампухой даже приятельствует. Пампуху Алексей считает наиболее талантливым из всех современных мастеров по металлу, и если и признает за ним недостаток, так это — чрезмерная занятость Игоря. Впрочем, не так давно он стал полностью независим – клинки он тоже делает самолично.
Ножнам в Финляндии уделяется не меньшее внимание, чем их содержимому
Сегодня самыми любимыми материалами для рукоятей у Алексея являются кап и карельская береза. А вообще Мельницкий работает практически со всеми натуральными материалами, которые приятно использовать в этом деле: береста, эмбайя, кожа, янтарь, мамонтовый бивень и моржовый клык, рога оленя и лося. Иногда использует черное и красное дерево. В последнее время освоил традиционную финскую рукоятку из бересты с фольгой. Есть у Алексея и свое собственное изобретение, которое делает его рукоятки непохожими на чьи-то другие. Держит он его в строжайшем секрете. Намекну лишь, что здесь фигурируют использованные пластиковые карточки для экспресс-оплаты за мобильный телефон и Интернет. Но особый спрос все равно на «солнечный камень».
Шапка епископа
Самым трудоемким и сложным в работе над ножом, Мельницкий считает пошив ножен. Сделать грамотные ножны у него подчас занимает больше времени, чем работа над самим ножом. Тут все дело в особой технологии, которую разработали финны и которую необходимо соблюсти. Где-то упростишь задачу, и «чехол для ножа» можно выбрасывать. Финские ножны только из той кожи, которая способна растягиваться в мокром состоянии. Именно из мокрой кожи они и делаются – материал плотно обтягивает вставку и сшивается. Ножнам в Финляндии уделяется не меньшее внимание, чем их содержимому. Особенно популярны там ножны из красной кожи с затейливо изогнутым наконечником. Называются они «шапка епископа» в честь одного из прелатов Католической церкви, которого убил финский крестьянин. Убил за то, что тот разорил его хозяйство. «Шапку епископа» Мельницкий осваивал долго и буквально больно, но теперь и такие ножны ему «по зубам».
Династия
К работе над своими ножами Алексей потихоньку стал подключать дочь Марианну, она с удовольствием делает рисунок для травления на лезвии. Так глядишь, и целая новая династия ножевых дел мастеров образуется.
Ножи – это не хобби, это любимое дело, которое позволило найти, может быть, новый способ сделать жизнь интереснее и содержательнее, раскрыть свой талант художника. И от этого любимого дела Мельницкому, скорее всего, не отойти – скучно жить станет. Во всяком случае, сам он говорит: «Если за неделю я не сделаю хотя бы один нож, значит, про это время вспоминать будет нечего».
